Свой ответ нашла семья Наташи.
Когда мы с будущим мужем собирались пожениться, был один вопрос, при обсуждении которого мы никак не могли прийти к согласию. Это был вопрос о количестве детей в нашей семье. Я хотела минимум трех, а он считал, что и одного вполне достаточно.
Были мы тогда очень молоды. Я только-только поступила на первый курс медицинского института.
Будучи уже на 5 курсе во время цикла детских болезней в клинике я увидела мальчика. Было ему 4 года, у него был тяжелый врожденный порок сердца, и был этот мальчик отказником из дома ребенка. Диковатый, не умеющий разговаривать, плохо понимающий обращенную к нему речь, с синеватым личиком, в вечно мокрых колготках и расстегнутых сандаликах. Когда я пыталась поговорить с ним, он прятался от меня за мебель, а потом выглядывал оттуда и застенчиво улыбался. Так впервые я увидела СИРОТУ.
Мы решили усыновить ребенка. Студентам детей на усыновление не давали, но сразу по окончании института мы встали на учет в органы опеки и стали ждать, когда нам предложат малыша. Муж настаивал на том, чтобы это была обязательно девочка. И вот нам позвонили из дома ребенка и сказали, что есть для нас девочка.
А когда на следующий день мы пришли туда, главный врач сообщила, что есть ещё и мальчик, которого можно усыновить и предложила посмотреть обоих. Сначала принесли мальчика. Это был упитанный, доброжелательный девятимесячный малыш. Он улыбался нам во весь рот и радостно подпрыгивал на коленях.
Потом привели девочку. Нет, её не привели, а притащили. Она упиралась изо всех сил, шаркая сандаликами по коридору и громко вопя. Под глазом у неё красовался здоровенный синяк, а зеленые сопли были размазаны от ушей до подбородка.
Это чудо-чадо водрузили к нам на колени, она сразу начала отбиваться, извиваться и пронзительно орать мне в самое ухо. И ещё она на редкость невкусно пахла.
В общем, я почувствовала настоящее облегчение, когда малышку у меня забрали и унесли обратно в группу. Главврач спросила: «Ну что, кто вам понравился, кого будете брать?». На что мы ответили хором: я – «мальчика», а муж – «девочку». Главврач хотела нам дать время подумать, но я поспешно согласилась: «Пусть будет девочка. Мы не будем думать».
Через две недели в нашем доме поселилась дочка, которую мы назвали Настенькой. А её первым именем назвали большую куклу, оставшуюся ещё со времен моего детства.
Характер у девочки нашей был свирепый, первая встреча была лишь прелюдией к будущим скандалам и выяснению, кто будет «командовать парадом» в нашем доме.
Она заметно отставала в развитии по сравнению с домашними сверстниками, но самое неприятное было не это. У неё было нарушение привязанности.
Откуда мне, молоденькой девчонке, тогда было знать, что это обычное поведение для ребенка, перенесшего раннюю эмоциональную депривацию – уходить с любым понравившимся взрослым, предпочитать любую приветливую тетю собственной маме, никого не жалеть и никому не сопереживать.
Но время шло, и дочка наша всё больше и больше одомашнивалась – менялось поведение, появлялись первые ниточки привязанности. В её неполных пять лет у нас родилась наша вторая дочка – Анюта.
Прочитав всю доступную литературу по психологии усыновления, я полагала, что нашей приемной дочери нужно открыть правду о её происхождении как можно раньше. Однако папа наш был категорически против. А когда девочек стало двое, стало и того труднее – они не должны были чувствовать своё неравное положение в семье. И мы сохраняли тайну.
Часто спрашивают, а можно ли любить одинаково кровного ребенка и приемного. Я думаю, что в принципе нельзя любить двух детей одинаково. Потому что это разные дети, и чувства по отношению к ним тоже различны.
Пока младшая дочь была крошкой, с ней у меня была чисто физиологическая связь. Это был мой детеныш – где-то на глубоко подсознательном животном уровне. И я ощущала чувство вины по отношению к старшей – ведь с ней у меня подобных ощущений никогда не было.
Но время шло, дети росли, и в какой-то момент я поняла, что они очень разные, но одинаково мои, две бесконечно дорогие мне девочки. И я перестала думать на тему того, а «правильно» ли я их люблю. И вот прошли годы. Много лет.
Наша старшая дочь закончила школу и уехала в столичный город учиться в вузе. Я рассказала ей о том, что она удочерена, совсем недавно.
Нам удалось сохранить тайну усыновления несмотря на то, что мы живем в небольшом городе и все окружающие были в курсе, что девочка у нас приемная. Вот так нам повезло, хорошие люди живут рядом с нами.
Оказалось, что и многие её друзья знали об этом. Она у нас умница, стойко перенесла стрессовую ситуацию, связанную с этим известием.
Мы поддерживали её, она нас, наша семья стала только крепче и сильнее, исчезли недоговоренности и страхи, которые не оставляли меня все эти годы.
Первая дочь выросла, вторая стала подростком, у неё всё больше своих интересов, всё меньше времени она проводит дома. Но именно она впервые сказала нам: «А давайте возьмем маленького ребенка из детского дома». Озвучила мои тайные и ещё не оформившиеся во что-то конкретное мысли.
Муж сперва даже слышать не хотел об этом. Но… капля камень точит. Исподволь, ненавязчиво, я возвращалась ещё и ещё раз к этому разговору. Показывала фотографии деток на усыновительских сайтах. Смотрели вместе передачи по местному телевидению, где рассказывалось о детях из нашего детского дома. И вот в один прекрасный день он сказал: «Ладно, только пусть это опять будет девочка». Девочка так девочка, я не спорила.
Быстренько собрали необходимые документы, пришли в детский дом. Я заранее знала, какого ребенка я буду искать: девочку от 5 до 8 лет, без СДВГ (поскольку старшая была гиперактивной и я хотела облегчить себе жизнь), и без заболеваний, при которых ребенку нужно будет отдельно готовить (поскольку я не кулинар ни разу и семья живет преимущественно на полуфабрикатах).
И привели нам трогательную, махонькую, как Дюймовочка, семилетнюю девчушку с копной русых кудрей. И оказалось, что у неё ярко выраженный СДВГ и заболевание, при котором нужно соблюдать весьма специфическую и очень строгую диету. И мысли мои сразу услужливо заработали в другом направлении: если мы уже справились и вырастили одного гиперактивного ребенка, то почему бы нам с нашим опытом не вырастить и второго похожего?
И кому, как не мне, доктору с большим стажем и опытом, взять в семью ребенка с серьезным заболеванием, из-за которого эта девочка со статусом и без сиблингов оставалась до семи лет в детском доме?
И вот в нашей семье три дочери. Младшую зовут так же, как мы когда-то назвали нашу старшую. Чтобы не путаться с одинаковыми именами, мы зовем её Асей. В сентябре она пойдёт в первый класс. Я знаю, что легко нам не будет. СДВГ, неврологические проблемы, соматическое заболевание, адаптация в семье и школе – букет не для слабонервных. Но я верю, что мы справимся и пройдем этот путь ещё раз – от дверей детского учреждения для детей-сирот до дверей во взрослый мир, куда уйдет через одиннадцать лет наша взрослая, уверенная в себе, социально адаптированная дочь.
Через два месяца у нас с мужем будет серебряная свадьба. Недавно я напомнила ему наш давний спор о том, сколько детей будет в нашей семье. У нас их трое – один кровный и двое приемных. Подумав, мы решили, что в том нашем споре нет проигравших.
Наташа, май 2010 г. |